Конфуцианство утверждает, что женщина абсолютно и безусловно стоит ниже мужчины. Ее первый и основной долг состоит в том, чтобы повиноваться мужу и родителям, поддерживать порядок в доме и рожать здоровых мальчиков. Акцент делался на ее биологической функции, а эмоциональная жизнь отодвигалась на второй план. Непорочность считалась залогом нормальной семейной жизни и непрерывного рождения потомства, особо подчеркивалось, что женщина должна вести безупречную жизнь. Конфуцианцы провозгласили принцип изолированности полов, доведя его до абсурда:
читать дальшеЧестно говоря, господа романтики здорово потрудились, выдав значительное количество стихов, поражающих воображение читателя напыщенностью и откровенно воплощенными эгоцентризмом и мужским эгоизмом. Вот, например, прекрасный образчик нашей родимой классики, который при небольшой переделочке (просто опущено несколько строк) вполне способен превратиться вот в такое послание:
Дик Окделл - Катарине
читать дальше
Сходили первого января на «Аватар». Эсса уже отписалась, теперь моя очередь.
Фильм, безусловно, красив. И в красивую обертку даже завернули несколько не совсем глупых, хотя и не блещущих оригинальностью идеек. Люди, которые говорят, что фильм глубоко философский, меня просто пугают. Потому что показывают, что этот мир очередной раз изменился и поколение тех, кто ни хрена не читает, выросло даже в нашей, когда-то самой читающей в мире стране. Но я-то, к несчастью, прочитала за свою жизнь много книжек, поэтому весь высокий смысл фильма представляется мне банальным до оскомины. Весь фильм меня не покидало устойчивое ощущение дежа вю. Фильм легко предсказуем. Хотя, конечно, надо учитывать, что это все-таки сказка, и поэтому то, что чужак женится на принцессе и станет национальным героем, можно счесть архетипической составляющей сюжета.
С другой стороны, я рада за людей, которые все-таки получили порцию новых для себя идей:
1. Высокая материальная культура не равна высокой духовной культуре, и цивилизация, обладающая высокой материальной культурой, может быть в духовном плане ниже цивилизации, ей не обладающей. Убиться веником, какая новая, свежая и оригинальная идея! Даже Ле Гуин лень поминать. Люди, хоть немного интересовавшиеся фольклором и этнографией, прекрасно знают, что с точки зрения мировых ценностей и осознания смысла своего существования жизнь любого первобытного охотника или собирателя гораздо более осмысленна, чем жизнь современного человека. Потому что упомятый первобытный человек не отделяет себя от мира. Он считает себя маленькой частицей огромного объединяющего потока, его жизнь является в миниатюре отражением огромных мировых процессов. Между прочим, современные энографы, жившие в первобытных племенах, отмечают, что такая жизнь очень затягивает и привязывает и потом очень тяжело возвращаться к цивилизации.
Надо сказать, что сценарист туземцам подыграл в том, что у них есть ярко выраженная духовная и энергетическая связь с их планетой, и любой туземец о ней прекрасно осведомлен. Не будь ее - могли бы продаться за связку стеклянных бус и дешевое пиво. Хотя, конечно, признание того факта, что у какого-то народа могут быть другие ценности, кроме американских, очень странно и требует детального политического осмысления, на которое я не способна.
2. Колонизация вызывается материальными потребностями колонизаторов. Оригинально, спасу нет! Но, с одной стороны, вся обработка этой линии в фильме может знаменовать разочарование в «бремени белого человека» и отход от этой позиции. С другой стороны, я в людях не сомневаюсь. Появись у них возможность колонизировать другие планеты, махом сыскался бы какой-нибудь новый Киплинг и сочинил бы «бремя землянина».
А в общем, фильм хорош как красивая картинка и как рассказ о некоторых очевидных вещах на доступном уровне.
А я в связи со всем этим подумала об идеальном читателе. О том читателе, который грезится любому автору. О читателе, который ЖРЕТ ВСЕ. У него нет никаких ожиданий, он не привязывается к героям, и он читает не про героев, а исключительно из любви к искусству. Если бы этому читателю сразу после второго тома сказали, что в четвертом и седьмом томе Рокэ Алвы будет очень мало, а зато ему будут долго рассказывать о промелькнувшем Давенпорте и неком Фельсенбурге, который появится только через том, он бы запрыгал от восторга и завопил: «ДА! ДА! Я этого и хотел! Я их уже заранее люблю!»
А если бы читатель насупился, обиделся и не запрыгал, то он, разумеется, редиска и бандерлог. Потому что смеет иметь свои читательские ожидания. И хотел, паскуда такая, читать не про Фельсенбурга или Давенпорта, а про Рокэ Алву.
А вообще, на мой взгляд, с ОЭ вышла очень неприятная вещь. Она действительно изменилась. Первые три тома легко прочитываются как роман-фельетон в духе Дюма. Читатель настраивается на такое чтение, то есть он ожидает книгу, где с самого начала введены все главные герои и повествование не будет от них надолго уходить, то есть они так или иначе постоянно будут в поле зрения. А когда читателю такое изменение не понравилось, его стали клеймить за неумение читать. Могу сказать честно, что я, например, если бы начала читать ОЭ с четвертого тома, то хрен бы я ее стала читать дальше. Потому что это совсем не та книга, которая мне понравилась и которую я лично хотела прочитать.
Пришлось мне встретиться на жизненном пути с такой замечательной дамой - Надеждой Степановной. Она вела у нас вводный курс советской литературы. Надежда Сепановна любила писателей-деревенщиков горячо, преданно... и фанатично. Она не учила нас любви к ним, о нет! Она ТРЕБОВАЛА этой любви! Надежда Степановна была жрицей у воздвигнутого алтаря, для нее было очевидно, что это святыня, и от нас, студентов, она тоже ТРЕБОВАЛА слепого поклонения. Все ее лекции, собственно говоря, сводились к двум пунктам: во-первых, писатели-деревенщики - это лучшее, что есть в современной литературе, и, во-вторых, люди, которые не любят писателей-деревенщиков, - это люди бездуховные, не знающие истинных ценностей и разрушающие великую русскую культуру. На лекциях Надежды Степановны мы чувствовали себя заложниками, захваченными религиозным фанатиком с автоматом: в любой миг ожидаешь очереди, ведь из-за любой ерунды этот сумасшедший может решить, что ты оскорбил его святыню!
Еще интересней было слушать критику Надежды Степановны. По крайней мере, ее выступление на студенческой конференции по поводу доклада по Хармсу произвело на меня глубокое и неизгладимое впечатление. Надежда Степановна просто сразу определила предмет изучения: «Это не литература!», а потом определила докладчика: «Только люди бездуховные, не имеющие вкуса, не знающие любви к русской литературе и не имеющие уважения к русской культуре могут изучать ЭТО».
Некоторые люди являются религиозными просто по типу мышления. Может, это не очень удачное название, но я не знаю, как это назвать по-другому. Это люди, у которых все их взгляды и убеждения приобретают вид догм, непоколебимых и неопровержимых. Эти люди всегда знают, как правильно, - правильно как раз так, как думают они. Для них всегда существует только две точки зрения - их и неправильная. Любая их симпатия - это сразу СВЯТЫНЯ, а антипатия - повод для размазывания предмета антипатии по стенке. Людей, придерживающихся другой точки зрения, они считают иноверцами, даже точнее - неверными, которых надо или немедленно обратить в свою веру, или, если они не обращаются, уничтожить. Этих людей пугает разнообразие мира. Существование других точек зрения кажется им не свидетельством многообразия возможностей, не доказательством бесконечной щедрости мира, а указанием на их собственную неправильность. Другая точка зрения для них - это оскорбление, потому что, на их взгляд, подразумевает, что они ошиблись. Им не приходит в голову, что и они, и их оппоненты могут быть одинаково правы или одинаково неправы. В погоне за собственной правотой и непогрешимостью они готовы стереть с лица земли все, что ей, на их взгляд, мешает. Эти люди нуждаются в жестко структурированной реальности. Им обязательно нужна какая-то религиозная идеология, и они превращают в предмет культа все - от Библии до «Капитала» и «Гарри Поттера». Сколько раз я с ними сталкивалась, столько раз понимала, что это как раз те люди, с которыми я общаться НЕ МОГУ. Эти люди не обязательно глупы, но, как правило, они не думают. А зачем думать, если все в мире уже раз и навсегда разложено по полочкам: вот на этих лежит то, что всегда хорошо, а вот на этих - то, что всегда плохо. Градаций и переходов нет. Есть только либо хорошее, либо плохое. Из этих людей получаются фанатики. Собственно говоря, они и есть фанатики. Пока у них в мозгах не поселилась никакая идея, они просто неприятны, а обуянные идеей, пусть даже и самой высокой, они сразу делаются опасны. Эти люди очень полезны, если надо голыми руками построить город-сад, взорвать парочку-другую автобусов или вырезать тысячу-другую человек. Но, на мой взгляд, они совершенно не годятся для того, чтоб прививать другим любовь к предмету своего поклонения.
Представим такую ситуацию: пассажир выбегает из поезда купить что-нибудь почитать. Видит книгу из серии «Криминальный роман».
- Хорошая книга? - спрашивает он у продавца.
- Просто великолепная! Классика! - отвечает продавец.
Начав читать, пассажир быстро приходит к выводу, что продавец ему бесстыдно наврал и «Преступление и наказание» - самый плохой криминальный роман из всех, что ему приходилось читать, и Ф. Достоевский, его накропавший, вообще писать не умеет!
(У меня, например, есть «Опасные связи» Шадерло де Лакло, выпущенные в серии «Дамский роман». Хорошая шутка! Так и представляются выпущенные в той же серии «Новая Элоиза» или хотя бы «Фьяметта».)
Если уж говорить откровенно, любая оценка читателя, зрителя, слушателя рождается прежде всего из полноты удовлетворения собственных ожиданий. Два человека посещают один и тот же концерт, но первый говорит: «Прекрасно!», а второй: «Отвратительно!». Ожидания первого были удовлетворены, а второго - нет. Профессиональные критики ведут себя ничуть не лучше, иначе с чего бы они давали противоположные отзывы на одно и то же!
Писатель всегда должен быть готов к тому, что, независимо от качества текста, читатель скажет: «Фу, какая гадость!». Не потому, что он хочет обидеть писателя. Он просто хотел прочитать что-нибудь другое. В этом случае читатель ведет себя как ребенок, который отодвигает тарелку и говорит: «Суп невкусный!». Суп может быть вполне хорош. Ребенок просто его не хочет.
Писателям, как правило, такая простая истина весьма неприятна. Писатель вкладывает в книгу душу. Он считает, что читатель должен относиться к приготовленному супу с пиететом. Ему хочется, чтоб читатель воспринимал автора блюда если не как учителя, так хотя бы как заслуживающего уважения собеседника. Беда в том, что обычно читатель знает, какого писателя надо воспринимать как учителя, а какого нет. Если читатель ищет учителя или собеседника, он идет и покупает какие-нибудь книжки, стоящие на полках с надписями вроде «Оккультизм, магия, эзотерика», «Философия», «Интеллектуальный роман», «Классика» или к полкам со специальной литературой. Если читатель идет к полкам с надписью «Дамский роман», «Фантастика», «Фэнтези», «Приключения» и т.д., он с большой вероятностью ищет не учителя и даже не собеседника, а всего-навсего рассказчика, который расскажет ему занятную историю. Выбирая книгу, такой читатель редко думает о «разумном, добром, вечном», посеянном в книжке автором, а руководствуется ровно теми же мотивами, как и при выборе между грушей и яблоком: он просто решает, что из предложенного ему будет приятней употребить. И ему часто нет дела до вложенной в книгу души. Он просто хочет развлечься. И, если ему что-нибудь не понравилось, он с избалованностью и безжалостностью ребенка заявляет: «Эта сказка плохая!» А за всем этим стоит всего лишь одна простая истина: ему рассказали не ту сказку, которую он хотел бы услышать...
Надо заметить, что писатель находится в более выгодном положении, чем художник. Прежде чем купить картину, человек имеет возможность на нее посмотреть и, если она не соответствует тому, что он хочет купить, отказаться. У читателя такой возможности нет. Пролистывая книжку перед покупкой, он всегда рискует ошибиться и купить не то, что ему на самом деле хотелось. Еще в более выгодном положении находятся авторы сериалов. Уж они-то имеют полную возможность скормить читателю не тот суп, на который он рассчитывал. Но это уже другая история...
Клейнмихель, объезжая по России для осмотра путей сообщения, в каждом городе назначал час для представления своих подчиненных, разумеется, время он назначал по своим часам и был очень шокирован, когда в Москве по его часам не собрались чиновники.
- Что это значит? - вскричал разъяренный граф. Ему отвечали, что московские часы не одинаковы с петербургскими, так как Москва и Петербург имеют разные меридианы. Клейнмихель удовольствовался этим объяснением, но в Нижнем Новгороде случилась та же история и разбешенный генерал закричал:
- Что это? Кажется, всякий дрянной городишко хочет иметь свой меридиан? Ну, положим, Москва может - первопрестольная столица, а то и у Нижнего меридиан!
В любом случае фантастическое — только еще одно преломление нашей реальности в писательском воображении. Если у фантазий не будет никаких связей с реальностью, они будут неинтересны читателю.
Впрочем, я хотела говорить о махровых реалистах. И о прототипах. Был такой писатель — Ричард Олдингтон. Неплохой английский писатель, крайне нелюбимый в английских богемно-писательских кругах. Дело в том, что он писал романы о знакомых. Он, конечно, не называл настоящих имен, но созданные им образы были настолько опознаваемы и при этом нелестны, что прототипы узнавали себя очень легко. И, как правило, обижались. Обижались еще и потому, что карикатуры, нарисованные Олдингтоном, были по большому счету справедливы. А заслуженная насмешка, на которую нечего возразить, всегда кажется обидней.
Это один случай. А бывают и другие. Например, писатель взял и поссорился с каким-нибудь человеком. Ну, дело, конечно, житейское и пустяковое. Тот же Ричард Олдингтон, кстати, тоже много с кем поссорился. Другое дело, что карикатурным даром Олдингтона писатель не обладает или нет в человеке ничего такого яркровыраженного, чтоб получилась качественная карикатура. А гадость сказать хочется. И писатель изображает некого персонажа погаже, подарив ему цвет глаз и волос своего недруга, а чтоб все всё точно поняли, в кругу приближенных сообщает, что эта сволочь нарисована с такого-то. Сволочь может походить на такого-то только цветом глаз и волос, но круги по приписательской тусовке побежали, и побежали широко, и какой-нибудь посторонний человек, знать не знающий о писательской ссоре, будет твердо уверен, что человек, с которого сволочь якобы нарисовали, сволочь и есть.
Почему я об этом пишу? Да просто гадко становится на душе, когда сталкиваюсь с подобным...
Кстати, мне лично Арья не кажется чересчур взрослой. На мой взгляд, это вполне убедительный ребенок, вынужденный выживать в ой какой непростой ситуации. И это прекрасно иллюстрирует список тех, кого она убили, когда получила такую возможность. Монстрик? Не уверена. Все дети достаточно монстрообразны, потому что не скованы еще взрослыми запретами и комплексами. У кого-то я читала, что самыми кошмарными местами на зонах были бараки малолеток.
Честно говоря, я не любила праздничные демонстрации. Просто я была не в том возрасте, когда на демонстрациях по-настоящему интересно. А вот мама с папой и их друзья — да, любили... Не из идеологических соображений, а как еще одну возможность собраться и пообщаться. Распитие спиртного для сугреву, шутки, смех и танцы под гармошку... Спиртного мне по малолетству было не положено, ноги у меня замерзали жутко, и всего интересного на демонстрации было — это бегать за сверстниками и лупить их по головам воздушным шариком. Ах, да, еще были шарики, наполненные гелием. Тогда это была редкость. Папа их надувал на работе, используя служебное положение. А еще, конечно, хороши были, на мой детский взгляд, посиделки после демонстрации, на которые взрослые готовили что-нибудь вкусненькое. Но все-таки, как я могу припомнить сейчас, было ощущение общенародного праздника, в том смысле общенародного, что народ его реально праздновал. ))) А сейчас из таких общенародных праздников остался, пожалуй, только Новый год.
Дальше о творческой интеллигенции, сумбурненько.
читать дальше
По этим фотографиям я сделала несколько выводов:
1. Под вечернее или бальное платье лучше носить корсет.
Во-первых, если у тебя неидеальная фигура, он несколько замаскирует твои обильные телеса и избавит от складок, которые, пусть и обтянутые шикарным платьем, тем не менее рождают мысли не сексуальные, а исключительно из области свиноводства.
Во-вторых, если даже у тебя фигура близка к идеальной, он не позволит тебе сутулиться, выпячивать живот и делать прочие гадкие вещи, в роскошном платье неуместные.
2. Лучше никогда не ориентироваться на то, как ты выглядишь в вечернем платье, стоя перед зеркалом, потому что в этом случае ты расправляешь плечи, втягиваешь живот и делаешь приятное лицо. Надо походить в нем по комнате длительное время, взглядывая в зеркало случайно. Только при случайном взгляде на себя, ты увидишь себя в платье такой, какой в нем будешь на самом деле. Возможно, тебе захочется его поскорее снять. Или хотя бы поучиться двигаться так, чтоб не выглядеть в платье неуклюже.
3. Если ты редко носишь платья по жизни — лучше не надевай их на торжественные мероприятия. Выбери какую-нибудь более привычную одежду.
Современный человек рассчитывает на других. Он сам не должен уметь защищать себя - его ОБЯЗАНЫ защищать другие. А он сам ничего не обязан. Он не обязан воспитывать своего ребенка — он ведь отдал его сперва в детский сад, а потом и в школу, и там педагоги обязаны всему его научить. Он спокойно проходит мимо драки, мимо держащейся за сердце старушки, мимо плачущего ребенка, потому что забота об окружающих не входит в его непосредственные обязанности. Он ведь платит государству налоги, а оно платит специальным людям, которые обязаны заниматься такими вещами. Перекладывая обязанности на других, современный человек уверенно движется по пути конформизма. Ему легче подчиниться, чем протестовать. Им может командовать любой, у кого хватит наглости. Он легко жертвует своими правами ради сиюминутного спокойного существования. «Это не мое дело! Зачем мне лишние проблемы!»— вот его девиз. Единственное, что он на самом деле ценит,— это свое право потреблять. Он готов взбунтоваться, если на его долю не хватит туалетной бумаги или колбасы, но он не готов защищать свое право хотя бы на нормальный сон и, скорее всего, не будет связываться с орущими во дворе юнцами.
Точку зрения, что фэнтези правдоподобнее фантастики или фантастика правдоподобнее фэнтези, следует признать глубоко ошибочной.))) Они правдоподобны совершенно в равной степени.
Надо сказать, на книжных стеллажах в моей квартире можно найти дивные вещи. В них жив аромат эпохи — другой, уже чужой и позабытой, но, благодаря таким материальным свидетельствам, становящейся понятнее. Вот одна из таких вещей:
читать дальшеВот ради чего эта книга была выпущена. Задачи издания:
читать дальше
читать дальше
А в конце книжки, под сентенцией "МУЗЫКА ОРГАНИЗУЕТ МАССЫ", приведена
По ней, кстати, видно, что с пролетарской музыкой еще плоховато, оркестры пробиваются в основном старым буржуазным репертуаром. Ну ничего, через десять лет в стране будут уже песни из кинофильмов, которые придадут оркестровым выступлениям новый, более пролетарский вид.
Ой... Только что сама в комментариях написала: в масшабах страны или масштах отдельно взятого форума.))) Слово масштаб упорно не выпечатывалось.)))