С наступившим! Желаю всем хорошо повеселившимся вчера, чтоб сегодня их не настигла расплата за вчерашнее веселье, всем, кто сегодня работает, — чтоб день выдался приятным и нетягостным, а тем, кто сегодня отдыхает, — хорошенько отдохнуть!
Со своей стороны обещаю прочитать все, что за пару предыдущих недель не прочитала.
читать дальше
А я в связи со всем этим подумала об идеальном читателе. О том читателе, который грезится любому автору. О читателе, который ЖРЕТ ВСЕ. У него нет никаких ожиданий, он не привязывается к героям, и он читает не про героев, а исключительно из любви к искусству. Если бы этому читателю сразу после второго тома сказали, что в четвертом и седьмом томе Рокэ Алвы будет очень мало, а зато ему будут долго рассказывать о промелькнувшем Давенпорте и неком Фельсенбурге, который появится только через том, он бы запрыгал от восторга и завопил: «ДА! ДА! Я этого и хотел! Я их уже заранее люблю!»
А если бы читатель насупился, обиделся и не запрыгал, то он, разумеется, редиска и бандерлог. Потому что смеет иметь свои читательские ожидания. И хотел, паскуда такая, читать не про Фельсенбурга или Давенпорта, а про Рокэ Алву.
А вообще, на мой взгляд, с ОЭ вышла очень неприятная вещь. Она действительно изменилась. Первые три тома легко прочитываются как роман-фельетон в духе Дюма. Читатель настраивается на такое чтение, то есть он ожидает книгу, где с самого начала введены все главные герои и повествование не будет от них надолго уходить, то есть они так или иначе постоянно будут в поле зрения. А когда читателю такое изменение не понравилось, его стали клеймить за неумение читать. Могу сказать честно, что я, например, если бы начала читать ОЭ с четвертого тома, то хрен бы я ее стала читать дальше. Потому что это совсем не та книга, которая мне понравилась и которую я лично хотела прочитать.
Пришлось мне встретиться на жизненном пути с такой замечательной дамой - Надеждой Степановной. Она вела у нас вводный курс советской литературы. Надежда Сепановна любила писателей-деревенщиков горячо, преданно... и фанатично. Она не учила нас любви к ним, о нет! Она ТРЕБОВАЛА этой любви! Надежда Степановна была жрицей у воздвигнутого алтаря, для нее было очевидно, что это святыня, и от нас, студентов, она тоже ТРЕБОВАЛА слепого поклонения. Все ее лекции, собственно говоря, сводились к двум пунктам: во-первых, писатели-деревенщики - это лучшее, что есть в современной литературе, и, во-вторых, люди, которые не любят писателей-деревенщиков, - это люди бездуховные, не знающие истинных ценностей и разрушающие великую русскую культуру. На лекциях Надежды Степановны мы чувствовали себя заложниками, захваченными религиозным фанатиком с автоматом: в любой миг ожидаешь очереди, ведь из-за любой ерунды этот сумасшедший может решить, что ты оскорбил его святыню!
Еще интересней было слушать критику Надежды Степановны. По крайней мере, ее выступление на студенческой конференции по поводу доклада по Хармсу произвело на меня глубокое и неизгладимое впечатление. Надежда Степановна просто сразу определила предмет изучения: «Это не литература!», а потом определила докладчика: «Только люди бездуховные, не имеющие вкуса, не знающие любви к русской литературе и не имеющие уважения к русской культуре могут изучать ЭТО».
Некоторые люди являются религиозными просто по типу мышления. Может, это не очень удачное название, но я не знаю, как это назвать по-другому. Это люди, у которых все их взгляды и убеждения приобретают вид догм, непоколебимых и неопровержимых. Эти люди всегда знают, как правильно, - правильно как раз так, как думают они. Для них всегда существует только две точки зрения - их и неправильная. Любая их симпатия - это сразу СВЯТЫНЯ, а антипатия - повод для размазывания предмета антипатии по стенке. Людей, придерживающихся другой точки зрения, они считают иноверцами, даже точнее - неверными, которых надо или немедленно обратить в свою веру, или, если они не обращаются, уничтожить. Этих людей пугает разнообразие мира. Существование других точек зрения кажется им не свидетельством многообразия возможностей, не доказательством бесконечной щедрости мира, а указанием на их собственную неправильность. Другая точка зрения для них - это оскорбление, потому что, на их взгляд, подразумевает, что они ошиблись. Им не приходит в голову, что и они, и их оппоненты могут быть одинаково правы или одинаково неправы. В погоне за собственной правотой и непогрешимостью они готовы стереть с лица земли все, что ей, на их взгляд, мешает. Эти люди нуждаются в жестко структурированной реальности. Им обязательно нужна какая-то религиозная идеология, и они превращают в предмет культа все - от Библии до «Капитала» и «Гарри Поттера». Сколько раз я с ними сталкивалась, столько раз понимала, что это как раз те люди, с которыми я общаться НЕ МОГУ. Эти люди не обязательно глупы, но, как правило, они не думают. А зачем думать, если все в мире уже раз и навсегда разложено по полочкам: вот на этих лежит то, что всегда хорошо, а вот на этих - то, что всегда плохо. Градаций и переходов нет. Есть только либо хорошее, либо плохое. Из этих людей получаются фанатики. Собственно говоря, они и есть фанатики. Пока у них в мозгах не поселилась никакая идея, они просто неприятны, а обуянные идеей, пусть даже и самой высокой, они сразу делаются опасны. Эти люди очень полезны, если надо голыми руками построить город-сад, взорвать парочку-другую автобусов или вырезать тысячу-другую человек. Но, на мой взгляд, они совершенно не годятся для того, чтоб прививать другим любовь к предмету своего поклонения.
Представим такую ситуацию: пассажир выбегает из поезда купить что-нибудь почитать. Видит книгу из серии «Криминальный роман».
- Хорошая книга? - спрашивает он у продавца.
- Просто великолепная! Классика! - отвечает продавец.
Начав читать, пассажир быстро приходит к выводу, что продавец ему бесстыдно наврал и «Преступление и наказание» - самый плохой криминальный роман из всех, что ему приходилось читать, и Ф. Достоевский, его накропавший, вообще писать не умеет!
(У меня, например, есть «Опасные связи» Шадерло де Лакло, выпущенные в серии «Дамский роман». Хорошая шутка! Так и представляются выпущенные в той же серии «Новая Элоиза» или хотя бы «Фьяметта».)
Если уж говорить откровенно, любая оценка читателя, зрителя, слушателя рождается прежде всего из полноты удовлетворения собственных ожиданий. Два человека посещают один и тот же концерт, но первый говорит: «Прекрасно!», а второй: «Отвратительно!». Ожидания первого были удовлетворены, а второго - нет. Профессиональные критики ведут себя ничуть не лучше, иначе с чего бы они давали противоположные отзывы на одно и то же!
Писатель всегда должен быть готов к тому, что, независимо от качества текста, читатель скажет: «Фу, какая гадость!». Не потому, что он хочет обидеть писателя. Он просто хотел прочитать что-нибудь другое. В этом случае читатель ведет себя как ребенок, который отодвигает тарелку и говорит: «Суп невкусный!». Суп может быть вполне хорош. Ребенок просто его не хочет.
Писателям, как правило, такая простая истина весьма неприятна. Писатель вкладывает в книгу душу. Он считает, что читатель должен относиться к приготовленному супу с пиететом. Ему хочется, чтоб читатель воспринимал автора блюда если не как учителя, так хотя бы как заслуживающего уважения собеседника. Беда в том, что обычно читатель знает, какого писателя надо воспринимать как учителя, а какого нет. Если читатель ищет учителя или собеседника, он идет и покупает какие-нибудь книжки, стоящие на полках с надписями вроде «Оккультизм, магия, эзотерика», «Философия», «Интеллектуальный роман», «Классика» или к полкам со специальной литературой. Если читатель идет к полкам с надписью «Дамский роман», «Фантастика», «Фэнтези», «Приключения» и т.д., он с большой вероятностью ищет не учителя и даже не собеседника, а всего-навсего рассказчика, который расскажет ему занятную историю. Выбирая книгу, такой читатель редко думает о «разумном, добром, вечном», посеянном в книжке автором, а руководствуется ровно теми же мотивами, как и при выборе между грушей и яблоком: он просто решает, что из предложенного ему будет приятней употребить. И ему часто нет дела до вложенной в книгу души. Он просто хочет развлечься. И, если ему что-нибудь не понравилось, он с избалованностью и безжалостностью ребенка заявляет: «Эта сказка плохая!» А за всем этим стоит всего лишь одна простая истина: ему рассказали не ту сказку, которую он хотел бы услышать...
Надо заметить, что писатель находится в более выгодном положении, чем художник. Прежде чем купить картину, человек имеет возможность на нее посмотреть и, если она не соответствует тому, что он хочет купить, отказаться. У читателя такой возможности нет. Пролистывая книжку перед покупкой, он всегда рискует ошибиться и купить не то, что ему на самом деле хотелось. Еще в более выгодном положении находятся авторы сериалов. Уж они-то имеют полную возможность скормить читателю не тот суп, на который он рассчитывал. Но это уже другая история...
посему прошу прощения за свою "доморощенную" терминологию, над которой, возможно, посмеялась бы в том числе и сама Вера... но раз уж мы заговорили... вот мое сугубое ИМХО, отчего Вера вполне имеет право - объективное, помимо того, что автор книги изначально обладает первичным правом на видение своих героев - считать Рокэ "фоном эпохи". 
