09.05.2009 в 10:40
Пишет Квадрик:То самое мое эссе об элитарной культуре
Зимой, помнится, мы очень долго обсуждали будущее элитарной культуры - и вот, собственно, эссе.
Объем - около 10 000 знаков.
Будущее одной иллюзии. Вопрос существования элитарной культуры. Любой человек, тем или иным образом вовлеченный в систему образования и ввиду этого испытывающий на себе определенное давление культуры, рано или поздно задумывается о природе и свойствах этой самой культуры.
Желание разделять окружающий культурный контекст на элитарный и массовый тоже появляется довольно рано, ибо в природе человеческого мышления – дифференцировать, разлагать тезис и образ на составляющие, во всяком случае, дело обстоит именно так со времен Рене Декарта.
Впрочем, мне еще не приходилось рассматривать элитарную культуру через призму возможной иллюзорности ее существования. Скорее уж, напротив: массовая культура зачастую виделась мне этакой псевдо-культурой, квази-культурой, суррогатом и самозваным культурным явлением.
На наивно-дилетантском уровне восприятия культура ассоциировалась для меня (и продолжает ассоциироваться) с определенной ценностной пирамидой классической эпохи, оперирующей оппозициями типа «прекрасное – безобразное», «глубокое – поверхностное», «ценное – бросовое» и т.д.
А вот постмодернизм, в контексте которого находится всякий современный человек (и я, разумеется, исключением являться не могу), исподволь подбиравшийся к этой пирамиде, давно уже осуществил решающий свой удар: ценностная пирамида распалась, а «камни», из которых она была сложена, рассыпались по плоскости, ничуть не возвышаясь один над другим. Типичное свидетельство такому равному положению «камней» – тот факт, например, что я в этом своем эссе нахожу равно уместным использовать развернутые метафоры и рядом - гнусные кинематографические штампы наподобие «решающий удар».
Ценностная пирамида распалась в абсолютно всех культурных сферах (хотя, разумеется, далеко не всюду это заслуга постмодернизма): человек, считающий себя культурным и адекватным, будет стремиться к толерантности своих мнений и предпочтений, равно оставляя право на существование, например, в области религии – христианству, бахаи или агностицизму. Такого же релятивизма он будет придерживаться относительно, например, гомосексуальных и гетеросексуальных отношений в обществе; равно сдержанно и без осуждения наблюдать в окружающем информационном пространстве влияние самых разнообразных стилей.
Мы находимся в ситуации отсутствия абсолютных ценностей: кто-то склонен считать это признаком упадка – а мы оставляем ему право на истинность его мнения.
Когда нет чего-то более ценного, все в равной степени может входить во взаимодействие и порождать новые смыслы. Мы смешиваем какие угодно культурные явления и получаем новые.
И вот эта без-иерархичность заставляет нас иначе смотреть на элитарную культуру.
В классическую эпоху прежнего времени элитарность культуры была неразрывно связана с такими категориями, как обширное образование, незаурядная глубина мышления. Принадлежность к элите (а элита – всегда меньшинство) накладывала на субъекта ряд ограничений: он должен был, прежде всего, всем своим поведением, мышлением и мировосприятием соответствовать стереотипу. Таким стереотипом мог быть, например, образ греческой гетеры (гетеры, если руководствоваться взглядом И. Ефремова – несомненно, принадлежали к культурной элите), образ просвещенного вельможи XVIII века, образ русского дворянина и т.д.
Способность и желание следовать этому стереотипу – вот что отличало субъекта, принадлежащего к культурной элите.
Повторюсь, что главной чертой этого стереотипа всегда оставался высокий уровень личной образованности. Образованность есть прежде всего – знакомство с культурными ценностями (произведениями искусства, достижениями науки и т.п.).
Но в современную эпоху все меньше и меньше представлений об абсолютных ценностях. Еще и потому, что этих ценностей, как кажется, слишком уж много. Впрочем, «много» - это тоже своеобразный стереотип (ибо, я полагаю, в действительности какие-нибудь средневековые шайки вагантов, скитавшиеся между Сорбонной, Болонью и Гейдельбергом, по массиву своих знаний могли и не уступать современным студентам).
Так вот, ввиду этого обилия информации в памяти, сознанию становится тяжело ее ранжировать. А современная культурная парадигма только подталкивает нас к отказу от этого ранжирования.
В результате стереотип, канон образованности исчезает.
Я наблюдаю это и в личном эмпирическом опыте: некоторые мои друзья, не имеющие систематического образования и допускающие в письменной речи слова «извени» и «птици», воспринимаются мною как куда более образованные люди, чем я сама. Разумеется, их знания не абсолютны и касаются лишь какой-то одной, хотя и подчас широкой, области знаний. В данном случае, безупречная орфография не расценивается мною как черта человека, принадлежащего к элитарной культуре. Это ли не свидетельство разрушения канона?
Но если прежний классический канон элитарного субъекта изживается, уходит в прошлое и остается достоянием ушедшей эпохи, этаким анахронизмом, тогда что можно считать элитарным на современном этапе развития культуры?
В отсутствие иерархического критерия образованности, современное общество акцентирует другую коннотацию понятия элитарности – а именно, ограниченное число субъектов, принадлежащих к элите.
И в культурной ситуации множественности ценностей мы вполне закономерно получаем факт множественности элит.
Иными словами, каждый ограниченный круг людей, создающий себе определенный частный условный канон элитарности (не обязательно основанный на образованности), вправе полагать себя элитой на определенном «поле», если пользоваться термином Пьера Бурдьё.
В основе этих частных условных канонов элитарности всегда лежит противопоставление группы массе по тому или иному признаку, как то: знание определенного страта культуры, например, хорошее знание о какой-то музыке или направлении в живописи; или умение следить за модой и обладание тонким чувством стиля; или креативность и еще, пожалуй, то, что именуется «концептуальным подходом» ( С моей точки зрения, «концептуальный подход» - это такая система «творец – воспринимающий», в которой кто-то сочиняет стихи или пишет картины, настолько бессвязные, что никто из аудитории, а подчас и сам автор, не в состоянии толком объяснить идею произведения, но все эту самую идею чувствуют интуитивно или, во всяком случае, притворяются, что чувствуют).
Подытоживая сказано, заключаю, что современная элита представляется мне как ограниченная социальная группа или страт людей, вовлеченных в культуру и имеющих общий условный канон элитарности, и не питающих иллюзий (в лучшем случае) относительно абсолютности этого канона.
Т. о. нет, на мой взгляд, причин говорить об утрате элитарности или ее иллюзорности. Нужно всего лишь договорить относительно использования термина. А как видно, современный термин «элитарность» получает совсем иное наполнение, нежели классический.
Теперь, определившись с фактом иллюзорности элитарной культуры (т.е. опровергнув эту иллюзорность), мне бы хотелось перейти к вопросу о том, что эта смена культурных парадигм означает на практике, кроме уже упомянутого факта множественности элит.
Вот здесь я боюсь быть чрезмерно пристрастной и утратить сдержанность оценок. Как я уже упоминала выше, мое представление об элитарности остается классическим, т. е. зиждется на каноне обширной образованности и следования в поведении классическим образцам этики (разумеется, имея в виду христианскую нравственность, которая – и это невозможно опровергнуть – лежит в основе русской классической культуры). Так вот следование старомодным представлениям и сопряженный с этим некоторый снобизм (свойственный всякому субъекту, не утратившему иерархичность мышления), неизбежно приводит меня к ряду негативных выводов о сложившейся культурной ситуации.
Отсутствие единой культурной иерархии, к вершине которой бы тянулся каждый субъект, вовлеченный в культурную ситуацию, приводит к тому, что субъект этот не имеет внешней «точки отсчета» собственной «культурности», и неизбежно ставит в эту точку собственную личность, далее – уже ввиду своей человеческой природы, склонной к тщеславию – ставит себя чуть выше, чем этот гипотетический «нуль», чуть «элитарнее», чем «серая масса», чем «большинство» (вот в таких вещах иерархичность неискоренима, потому что сравнивать – свойство сознания, когнитивная необходимость личности). Поэтому субъект частично утрачивает импульс к самосовершенствованию на векторе этого самого культурного и этического развития. А если образование не является для этого субъекта критерием элитарности (что бывает весьма часто: «что я, дура что ли, классику читать?») – то такое положение приводит к довольно плачевным результатам.
Главной проблемой современной культуры на мой взгляд (кроме кризиса содержательности, который я упомяну лишь вскользь, т. к. он не связан напрямую с фактом множественности элит) – является проблема посредственности.
Лектор, читающий материал, иногда сталкивается с просьбой студентов: «Нельзя ли попроще?».
«Зачем так муторно и сложно изложено?» - возмущаются те же студенты, листая учебник.
«По-настоящему умный человек – не тот, который может рассуждать о чем-то высоколобом, а тот, кто по-простому может объяснить это самое высоколобое. Вот я, например, сумел вчера пятилетнему ребенку объяснить принцип работы коллайдера» - реальный блого-комментарий от человека, которого я в других ситуациях склонна всецело уважать.
Это вездесущее «нельзя ли попроще» - угнетает меня чрезвычайно, ибо часто заставляет спотыкаться на ладном течении мысли, задумываясь: а в действительности, можно ли проще? Разумеется, можно. Но проще – в первую очередь, значит обобщеннее, генерализованнее, примитивнее, в конце концов.
Отдельные реплики отдельных людей – ничто, разумеется, в сравнении с целой культурой. Но в действительности тезис «нельзя ли попроще» распространяется по современной культуре, активно проникает в систему образования – через введение ЕГЭ, через снижение образовательных стандартов — в школе и в вузе.
Как результат – предельно обобщенное представление обо всем. Зато попроще. То, что в XIX веке казалось нормой элитарного образования, сегодня становится этаким высшим шиком, знаком предельно углубленных познаний.
«Кому не известно предание о несчастной любви Сафо к Фаону и о скале Левкадской?» - в запале красноречия вопрошает В. Г. Белинский в одной из своих пушкинских статей, обращаясь к образованным слоям современного ему общества.
Боюсь, что единственный способ, которым на эту тему могла бы обратиться к образованным слоям современного общества Я (притом что я по-прежнему не считаю элитарную культуру иллюзией), – это только лишь унылое: «Кому известно предание о несчастной любви Сафо к Фаону, и о скале Левкадской?».
Кому-то, конечно, известно. Мне – нет.
И это печалит.
URL записиЗимой, помнится, мы очень долго обсуждали будущее элитарной культуры - и вот, собственно, эссе.
Объем - около 10 000 знаков.
Будущее одной иллюзии. Вопрос существования элитарной культуры. Любой человек, тем или иным образом вовлеченный в систему образования и ввиду этого испытывающий на себе определенное давление культуры, рано или поздно задумывается о природе и свойствах этой самой культуры.
Желание разделять окружающий культурный контекст на элитарный и массовый тоже появляется довольно рано, ибо в природе человеческого мышления – дифференцировать, разлагать тезис и образ на составляющие, во всяком случае, дело обстоит именно так со времен Рене Декарта.
Впрочем, мне еще не приходилось рассматривать элитарную культуру через призму возможной иллюзорности ее существования. Скорее уж, напротив: массовая культура зачастую виделась мне этакой псевдо-культурой, квази-культурой, суррогатом и самозваным культурным явлением.
На наивно-дилетантском уровне восприятия культура ассоциировалась для меня (и продолжает ассоциироваться) с определенной ценностной пирамидой классической эпохи, оперирующей оппозициями типа «прекрасное – безобразное», «глубокое – поверхностное», «ценное – бросовое» и т.д.
А вот постмодернизм, в контексте которого находится всякий современный человек (и я, разумеется, исключением являться не могу), исподволь подбиравшийся к этой пирамиде, давно уже осуществил решающий свой удар: ценностная пирамида распалась, а «камни», из которых она была сложена, рассыпались по плоскости, ничуть не возвышаясь один над другим. Типичное свидетельство такому равному положению «камней» – тот факт, например, что я в этом своем эссе нахожу равно уместным использовать развернутые метафоры и рядом - гнусные кинематографические штампы наподобие «решающий удар».
Ценностная пирамида распалась в абсолютно всех культурных сферах (хотя, разумеется, далеко не всюду это заслуга постмодернизма): человек, считающий себя культурным и адекватным, будет стремиться к толерантности своих мнений и предпочтений, равно оставляя право на существование, например, в области религии – христианству, бахаи или агностицизму. Такого же релятивизма он будет придерживаться относительно, например, гомосексуальных и гетеросексуальных отношений в обществе; равно сдержанно и без осуждения наблюдать в окружающем информационном пространстве влияние самых разнообразных стилей.
Мы находимся в ситуации отсутствия абсолютных ценностей: кто-то склонен считать это признаком упадка – а мы оставляем ему право на истинность его мнения.
Когда нет чего-то более ценного, все в равной степени может входить во взаимодействие и порождать новые смыслы. Мы смешиваем какие угодно культурные явления и получаем новые.
И вот эта без-иерархичность заставляет нас иначе смотреть на элитарную культуру.
В классическую эпоху прежнего времени элитарность культуры была неразрывно связана с такими категориями, как обширное образование, незаурядная глубина мышления. Принадлежность к элите (а элита – всегда меньшинство) накладывала на субъекта ряд ограничений: он должен был, прежде всего, всем своим поведением, мышлением и мировосприятием соответствовать стереотипу. Таким стереотипом мог быть, например, образ греческой гетеры (гетеры, если руководствоваться взглядом И. Ефремова – несомненно, принадлежали к культурной элите), образ просвещенного вельможи XVIII века, образ русского дворянина и т.д.
Способность и желание следовать этому стереотипу – вот что отличало субъекта, принадлежащего к культурной элите.
Повторюсь, что главной чертой этого стереотипа всегда оставался высокий уровень личной образованности. Образованность есть прежде всего – знакомство с культурными ценностями (произведениями искусства, достижениями науки и т.п.).
Но в современную эпоху все меньше и меньше представлений об абсолютных ценностях. Еще и потому, что этих ценностей, как кажется, слишком уж много. Впрочем, «много» - это тоже своеобразный стереотип (ибо, я полагаю, в действительности какие-нибудь средневековые шайки вагантов, скитавшиеся между Сорбонной, Болонью и Гейдельбергом, по массиву своих знаний могли и не уступать современным студентам).
Так вот, ввиду этого обилия информации в памяти, сознанию становится тяжело ее ранжировать. А современная культурная парадигма только подталкивает нас к отказу от этого ранжирования.
В результате стереотип, канон образованности исчезает.
Я наблюдаю это и в личном эмпирическом опыте: некоторые мои друзья, не имеющие систематического образования и допускающие в письменной речи слова «извени» и «птици», воспринимаются мною как куда более образованные люди, чем я сама. Разумеется, их знания не абсолютны и касаются лишь какой-то одной, хотя и подчас широкой, области знаний. В данном случае, безупречная орфография не расценивается мною как черта человека, принадлежащего к элитарной культуре. Это ли не свидетельство разрушения канона?
Но если прежний классический канон элитарного субъекта изживается, уходит в прошлое и остается достоянием ушедшей эпохи, этаким анахронизмом, тогда что можно считать элитарным на современном этапе развития культуры?
В отсутствие иерархического критерия образованности, современное общество акцентирует другую коннотацию понятия элитарности – а именно, ограниченное число субъектов, принадлежащих к элите.
И в культурной ситуации множественности ценностей мы вполне закономерно получаем факт множественности элит.
Иными словами, каждый ограниченный круг людей, создающий себе определенный частный условный канон элитарности (не обязательно основанный на образованности), вправе полагать себя элитой на определенном «поле», если пользоваться термином Пьера Бурдьё.
В основе этих частных условных канонов элитарности всегда лежит противопоставление группы массе по тому или иному признаку, как то: знание определенного страта культуры, например, хорошее знание о какой-то музыке или направлении в живописи; или умение следить за модой и обладание тонким чувством стиля; или креативность и еще, пожалуй, то, что именуется «концептуальным подходом» ( С моей точки зрения, «концептуальный подход» - это такая система «творец – воспринимающий», в которой кто-то сочиняет стихи или пишет картины, настолько бессвязные, что никто из аудитории, а подчас и сам автор, не в состоянии толком объяснить идею произведения, но все эту самую идею чувствуют интуитивно или, во всяком случае, притворяются, что чувствуют).
Подытоживая сказано, заключаю, что современная элита представляется мне как ограниченная социальная группа или страт людей, вовлеченных в культуру и имеющих общий условный канон элитарности, и не питающих иллюзий (в лучшем случае) относительно абсолютности этого канона.
Т. о. нет, на мой взгляд, причин говорить об утрате элитарности или ее иллюзорности. Нужно всего лишь договорить относительно использования термина. А как видно, современный термин «элитарность» получает совсем иное наполнение, нежели классический.
Теперь, определившись с фактом иллюзорности элитарной культуры (т.е. опровергнув эту иллюзорность), мне бы хотелось перейти к вопросу о том, что эта смена культурных парадигм означает на практике, кроме уже упомянутого факта множественности элит.
Вот здесь я боюсь быть чрезмерно пристрастной и утратить сдержанность оценок. Как я уже упоминала выше, мое представление об элитарности остается классическим, т. е. зиждется на каноне обширной образованности и следования в поведении классическим образцам этики (разумеется, имея в виду христианскую нравственность, которая – и это невозможно опровергнуть – лежит в основе русской классической культуры). Так вот следование старомодным представлениям и сопряженный с этим некоторый снобизм (свойственный всякому субъекту, не утратившему иерархичность мышления), неизбежно приводит меня к ряду негативных выводов о сложившейся культурной ситуации.
Отсутствие единой культурной иерархии, к вершине которой бы тянулся каждый субъект, вовлеченный в культурную ситуацию, приводит к тому, что субъект этот не имеет внешней «точки отсчета» собственной «культурности», и неизбежно ставит в эту точку собственную личность, далее – уже ввиду своей человеческой природы, склонной к тщеславию – ставит себя чуть выше, чем этот гипотетический «нуль», чуть «элитарнее», чем «серая масса», чем «большинство» (вот в таких вещах иерархичность неискоренима, потому что сравнивать – свойство сознания, когнитивная необходимость личности). Поэтому субъект частично утрачивает импульс к самосовершенствованию на векторе этого самого культурного и этического развития. А если образование не является для этого субъекта критерием элитарности (что бывает весьма часто: «что я, дура что ли, классику читать?») – то такое положение приводит к довольно плачевным результатам.
Главной проблемой современной культуры на мой взгляд (кроме кризиса содержательности, который я упомяну лишь вскользь, т. к. он не связан напрямую с фактом множественности элит) – является проблема посредственности.
Лектор, читающий материал, иногда сталкивается с просьбой студентов: «Нельзя ли попроще?».
«Зачем так муторно и сложно изложено?» - возмущаются те же студенты, листая учебник.
«По-настоящему умный человек – не тот, который может рассуждать о чем-то высоколобом, а тот, кто по-простому может объяснить это самое высоколобое. Вот я, например, сумел вчера пятилетнему ребенку объяснить принцип работы коллайдера» - реальный блого-комментарий от человека, которого я в других ситуациях склонна всецело уважать.
Это вездесущее «нельзя ли попроще» - угнетает меня чрезвычайно, ибо часто заставляет спотыкаться на ладном течении мысли, задумываясь: а в действительности, можно ли проще? Разумеется, можно. Но проще – в первую очередь, значит обобщеннее, генерализованнее, примитивнее, в конце концов.
Отдельные реплики отдельных людей – ничто, разумеется, в сравнении с целой культурой. Но в действительности тезис «нельзя ли попроще» распространяется по современной культуре, активно проникает в систему образования – через введение ЕГЭ, через снижение образовательных стандартов — в школе и в вузе.
Как результат – предельно обобщенное представление обо всем. Зато попроще. То, что в XIX веке казалось нормой элитарного образования, сегодня становится этаким высшим шиком, знаком предельно углубленных познаний.
«Кому не известно предание о несчастной любви Сафо к Фаону и о скале Левкадской?» - в запале красноречия вопрошает В. Г. Белинский в одной из своих пушкинских статей, обращаясь к образованным слоям современного ему общества.
Боюсь, что единственный способ, которым на эту тему могла бы обратиться к образованным слоям современного общества Я (притом что я по-прежнему не считаю элитарную культуру иллюзией), – это только лишь унылое: «Кому известно предание о несчастной любви Сафо к Фаону, и о скале Левкадской?».
Кому-то, конечно, известно. Мне – нет.
И это печалит.