[fools-gold]

Все читают "Сердце Зверя". А до нашего города книга доберется хорошо если еще через месяц.
А я пока читаю мемуары Елизаветы Николаевны Водовозовой. Очень интересные мемуары, охватывают период с середины до его конца 19 века. Атмосфера дореформенной России, России периода крестьянской реформы и после передана прекрасно! Много рассказывается о жизни мелкопоместного дворянства. Автор была, кстати, смольнянкой, и то, что она пишет о Смольном до реформ Ушинского... бр-р-р. Все-таки до чего это было кошмарное место и какое убогое образование и уродливое воспитание несчастные институтки получали. За ними повсюду таскались классные дамы, они присутствовали даже при свидании институтки с родственниками. Да и обращались они с воспитанницами без всякой нежности, более того, откровенно грубо, а дама, которая читала воспитанницам книги и угощала конфетами, получила от начальства выговор за излишнюю фамильярность. А ведь это было высококлассное учебное заведение.))) Вот этот эпизод дает прекрасное представление об институтских нравах: Не успела я сделать и нескольких шагов, как увидела своего младшего брата.
- Рекомендую тебе моего большого приятеля, - сказал он мне, указывая глазами на стоявшего подле него красивого, стройного офицера.
Я отвесила ему реверанс.
- Этот молодой человек, - продолжал брат, - давно стремится познакомиться с тобою...
Ответом на это с моей стороны был опять реверанс.
- Я много слышал о строгих нравах вашего института,- заговорил офицер, - но мне так хотелось познакомиться с сестрой моего лучшего друга, и я под его покровительством решился проникнуть в ваш строгий монастырь.
Я опять отвесила ему чинный реверанс.
- Боже мой, сестренка, неужели ты не узнаешь меня, твоего старшего брата? Неужели я так изменился?
Мистификация кончилась, мы наконец расцеловались и уселись по местам.
Мой старший брат, совершенно неожиданно даже для себя, только утром в этот день приехал в Петербург, остановился у дяди, который дал свой экипаж, чтобы мои братья навестили меня. Они не могли пробыть у меня долго, так как должны были возвратить экипаж дяде, который ехал куда-то по спешному делу, а потому нам удалось очень мало посидеть вместе.
Как только после свидания с братьями я успела подняться в свой дортуар, передо мной выросла m-lle Тюфяева и, грозно указывая на меня трагическим жестом, закричала во все горло:
- Я всем вам строго запрещаю приближаться и разговаривать с этою грязною тварью! Она опозорила наше честное заведение!
- Как, я? - не понимая, в чем дело, пораженная ужасом и изумлением, спрашивала я только потому, что Тюфяева прямо указывала на меня.
- - Ах ты фокусница! Нет, сударыня моя, ты прекрасно знаешь, что ты настоящая чума института! Но теперь, слава богу, от тебя уже избавятся навсегда...- И, снова обращаясь к воспитанницам, она продолжала: - Она сама, понимаете, сама сказала мне (при этом ладонью руки она ударяла себя в грудь), что ждет своего дядю или брата, которых мы знаем. Я собственными ушами слышала (она подняла обе руки к ушам), как ее брат, указывая на приведенного им офицера, рекомендовал его как своего товарища, как этот офицер говорил ей, что он боялся проникнуть в наш строгий институт и решился на это только при благосклонном покровительстве ее братца. А эта дрянь действительно сначала отвешивала ему только реверансы, а потом нашла это лишним и бросилась в его объятия... Сама видела, как они целовались взасос, как они несколько раз принимались целоваться!.. И все это на моих глазах!.. Я, не отходя, наблюдала их! Почти все время стояла в нескольких шагах от них.
- Это ложь! Подлая ложь! Вначале я действительно не узнала старшего брата... Я не видала его более пяти лет... А когда узнала...
- Молчать, сволочь, паршивая овца, чума, зараза! - И она, как из рога изобилия, продолжала осыпать меня французскими и русскими ругательными словами, а от времени до времени подскакивала ко мне, топала на меня ногами и кричала:
- Я сейчас же доложу обо всем инспектрисе!..- и быстро вышла из дортуара.
В это время мы были уже в старшем классе, и никто из моих подруг не придал значения тому, что она только что запретила разговаривать со мной. Напротив, все окружили меня и начали обсуждать «событие». Ни одна воспитанница не усомнилась в том, что Тюфяева оклеветала меня: поцеловать чужого мужчину, да еще при официальной обстановке, а тем более в приемные часы, было просто немыслимо для кого бы то ни было. Как я, так и мои подруги были одинаково убеждены, что доносу Тюфяевой начальство хотя и не поверит, но очень обрадуется, как удобному предлогу вышвырнуть меня из института за мою «отчаянность».
- Несчастная! Как ты решилась на такой ужас? - вскричала инспектриса, входя в дортуар в сопровождении Тюфяевой.
- Это ложь, maman! Клянусь богом, это клевета! Mademoiselle Тюфяева давно искала случая меня погубить! - рыдала я.
- Как ты осмеливаешься говорить это про твою почтенную наставницу?
В ту же минуту некоторые из моих подруг окружили m-me Сент-Илер и повторяли ей на все лады:
- Maman! Maman! Это был ее брат! Она его не узнала в первую минуту...
- Молчать! - дала окрик Тюфяева.- Видите ли, madame,- говорила она, обращаясь к инспектрисе и указывая на меня,- какое безнравственное влияние имеет она на свой дортуар! Они перебивают даже вас.
Но тут колокол позвонил к обеду. Это, вероятно, не¬сколько облегчило неприятное положение нашей бесхарактерной maman. Уходя, она обернулась ко мне и произнесла:
- Когда ты обдумаешь свой ужасающий поступок и признаешь, как это все было ужасно с твоей стороны, ты можешь прийти ко мне и сознаться в этом, иначе я не хочу и разговаривать с тобой.
Скандал удалось погасить только благодаря вмешательству дяди Водовозовой, генерала И.С.Гонецкого.

Не говоря уж о том, что представления о жизни у них были самые нелепые. Например, смольнянка могла впасть в истерику из-за того, что пригласивший ее на танец молодой человек немедленно не попросил ее руки, считать себя обесчещенной и требовать от брата-офицера вызвать негодяя на дуэль.)))